«Так говорил Заратустра» — это не просто философский труд или повествование, а мощный духовный и интеллектуальный вызов эпохе. Первая часть книги знакомит нас с самим Заратустрой — пророком нового мышления, который сошёл с гор, чтобы поделиться своей мудростью с людьми. Это начало его пути, его первые проповеди, обращённые к толпе, ученикам и тем, кто ищет истину. Здесь закладываются ключевые идеи всего произведения: о сверхчеловеке, о преодолении себя, о борьбе добра и зла.
Но важно понимать: это лишь зарядка для духа. Первая часть — как пробуждение героя, как первый шаг в мир, полный противоречий, метафор и внутренней борьбы. Ницше говорит не прямо, а через образы, притчи и символы, заставляя читателя думать, чувствовать и, возможно, страдать вместе с Заратустрой. Он призывает не слепо верить, а искать своё «Я».
Пересказ части первой «Речи Заратустры»
Прочитав первую часть «Речи Заратустры», вы узнаете о пути к Сверхчеловеку через преодоление себя, отвержение старых ценностей, силе духа и необходимости творить новое, оставаясь верным земле и жизни.
О трех превращениях
Фридрих Ницше через уста Заратустры раскрывает символический путь духовного становления человека, описывая его трансформацию через три образа. Сначала дух становится верблюдом, принимающим на себя тяжесть общественных норм, обязанностей и жизненных испытаний. Он активно ищет то, что может сломить слабых: унижение, одиночество, столкновение с ложью истины, необходимость терпеть голод души или общаться с теми, кто не слышит. На этой стадии человек демонстрирует выносливость, но остается рабом внешних установлений. Однако этот этап необходим, чтобы накопить силы для следующего шага — бунта против оков.
Второе превращение — лев, который стремится к свободе и разрушению старых ценностей. Его враг — дракон с чешуйками, покрытыми надписями «Ты должен», символом навязанных моральных и социальных догм. Лев бросает вызов этим авторитетам, провозглашая своё «Я хочу» и отвоёвывая право на самостоятельное суждение. «Зверь «Ты должен» лежит на пути его… но дух льва говорит «Я хочу»» . Однако лев не способен создать новые ценности — его задача лишь уничтожить старое.
Завершающая стадия — ребенок, олицетворяющий творческое начало и способность к саморождению нового. Ребенок свободен от прошлого, способен начать всё с чистого листа, как колесо, вращающееся само по себе. «Дитя — это невинность и забвение, новое начинание и игра… священное «Да»» . Именно ребенок становится носителем будущего, где воля человека превращается в источник смысла. Он принимает жизнь целиком, без страха и сожалений, говоря «да» её вечному возвращению. «Завоевать свободу и поставить священное «Нет» выше долга: вот для чего нужен лев» , — но только ребенок способен создать новую реальность, преодолевая ограничения и открывая путь к Сверхчеловеку.
О кафедрах добродетели
Заратустра посещает мудреца, который проповедует добродетели как путь к спокойному сну. Учение мудреца строится на идее, что нравственность и дисциплина необходимы не ради высших целей, а для достижения личного внутреннего покоя. Он советует бодрствовать днем, чтобы «в десять раз преодолеть себя», примириться с собой, находить истину и смеяться — всё это ради того, чтобы ночью «душа не осталась голодной» и сон пришел легко. Добродетели, по его мнению, должны стать инструментом для гармонии с миром: повиноваться начальникам, даже хромым, быть в мире с соседями и их демонами, довольствоваться скромным достатком. «Десять раз на дню должен ты преодолеть себя… десять раз примириться… десять раз находить истину» — такой распорядок, как рецепт снотворного, гарантирует «крепкий сон». Однако мудрец предупреждает: даже добродетелям нужно «уметь вовремя отправить спать», чтобы они не превратились в «милых кумушек», ссорящихся из-за человека.
Заратустра иронично воспринимает эти рассуждения, видя в них поверхностное понимание добродетели. Он замечает, что мудрец и его ученики ищут не истину, а комфорт: «добродетели, увитые цветами снотворного мака». «Если бы жизнь не имела смысла… его мудрость показалась бы мне наиболее достойной выбора» — с сарказмом констатирует он. Ницше через образ кафедры добродетели критикует общество, которое превращает нравственные идеалы в средство для безмятежности, игнорируя их трансформирующую силу. «Мудрость сна без сновидений – её проповедовали с кафедры все эти прославленные мудрецы» — ироничный вывод Заратустры, подчеркивающий, что подобная «добродетель» ведет не к духовному пробуждению, а к сонному оцепенению. Такие учители, по его мнению, скоро исчезнут, ведь «блаженны сонливые, ибо скоро они заснут».
О мечтающих об ином мире
Заратустра размышляет о тех, кто ищет утешения в идеях о потустороннем мире, убегая от страданий реального существования. Он называет это «безумием человека», порожденным усталостью, слабостью и страхом перед жизнью. Мир, по его мнению, становится для таких людей «грезой и вымыслом Бога», созданным, чтобы отвлечься от собственных мук. «Мир, вечно несовершенный… опьяняющая радость для своего несовершенного творца – таким увиделся мне этот мир» . Заратустра утверждает, что мечты об ином мире — это попытка отрицать тело и землю, но даже эти «кровавые жертвы» и «мрачные яды» берутся у самой земли: страдание, боль и радость, которые люди пытаются преодолеть, рождаются именно в теле. Их неблагодарность проявляется в том, что они забывают, кому обязаны этими чувствами.
Заратустра жестко критикует «проповедников смерти», которые превращают болезнь и страх в веру в загробную жизнь. Он видит в этом слабость: больные и умирающие «вздыхают о лазейках в небо», создавая иллюзии искупления и вечности. «Больна эта вещь – тело… оттого и слушают они проповедников смерти и сами проповедуют мир иной» . Вместо этого он призывает к принятию земли и тела, к созданию смысла здесь и сейчас. Здоровое тело, по его словам, говорит «чисто и честно», оно «сильнее и совершеннее» любого бегства в мечты. «Правдивее и честнее говорит здоровое тело… и говорит оно о смысле земли» . Заратустра призывает гордиться телом, которое «созидает смысл земли», и отказаться от «кровавого питья» иллюзорных утешений. Только так человек может преодолеть себя, стать «высшим телом» и жить в согласии с землей, а не во вражде с ней.
О презирающих тело
Заратустра обращается к тем, кто отвергает своё тело, считая его слабым или второстепенным. Он утверждает, что тело — это не просто оболочка, а «великий разум», сложное единство, где множество функций работает в гармонии. Душа и разум, которые люди часто ставят выше, на самом деле являются лишь инструментами тела. «Тело — это великий разум, великое множество с единым сознанием, война и мир, стадо и пастырь» . Заратустра подчеркивает, что «Я» человека — не самостоятельная сущность, а продукт тела, его творение. Самость, скрытая в теле, управляет мыслями и чувствами, направляя их в нужное русло. Даже боль и радость — это проявления воли тела, которое через эти ощущения учит «Я» выживать и развиваться. Разум же, гордящийся своей независимостью, на самом деле лишь «орудие и игрушка» великого разума тела, пытающееся выдать себя за высшую цель.
Заратустра жестко критикует тех, кто презирает тело, называя их взгляды порождением внутренней слабости и зависти. Он объясняет, что презрение к телу возникает из-за невозможности творить что-то новое, превосходящее себя. «Самость жаждет гибели — оттого вы и стали презирать тело! Ибо вы уже не в силах творить сверх себя» . Такие люди, отвергая тело, теряют связь с жизнью и землей, становясь врагами собственного бытия. Их ненависть к миру — лишь проявление бессознательной зависти к тем, кто способен создавать ценности. Заратустра призывает принимать тело как источник силы и смысла: «Правдивее и честнее говорит здоровое тело… и говорит оно о смысле земли» . Только через принятие тела и его разума человек может стать «мостом к Сверхчеловеку», преодолевающим себя через творчество и связь с землей.
О радостях и страстях
Заратустра говорит о том, что истинная добродетель должна быть личной и уникальной для каждого человека. Он утверждает, что когда человек называет свою добродетель общим именем, она становится частью общественных норм, и сам человек превращается в представителя толпы. Заратустра советует не пытаться точно определить или назвать свою добродетель, так как она слишком ценна и индивидуальна для этого. Вместо этого он предлагает говорить о ней нечетко и образно, подчеркивая, что она является личным достоянием, связанное с земными, а не небесными идеалами.
«Да будет добродетель твоя слишком высока, чтобы называть ее по имени: а если придется тебе говорить о ней, не стыдись говорить невнятно».
Заратустра также говорит о преображении страстей в добродетели. Он объясняет, что те качества, которые общество обычно считает пороками — вспыльчивость, сластолюбие, изуверство, мстительность — могут стать добродетелями, если человек направляет их на достижение своей высшей цели. Эти страсти, превратившись в добродетели, приносят радость и становятся частью личного пути человека. Однако Заратустра предупреждает, что даже добродетели могут конфликтовать между собой, вызывая внутренние войны и страдания. «Брат мой, зло ли это – войны и сражения? Однако это зло необходимо, как необходимы и зависть, и недоверие, и клевета между твоими добродетелями» . Он заключает, что человек должен любить свои добродетели, даже если они ведут к его гибели, потому что именно через них он преодолевает себя. «Человек есть нечто, что должно преодолеть: и потому ты должен любить свои добродетели, ибо из-за них ты погибнешь».
О бледном преступнике
Заратустра размышляет о природе преступления и суда, подчеркивая, что истинное понимание человеческой души невозможно без глубокого проникновения в её тайны. Бледный преступник, осужденный толпой, не просто совершил убийство — он вынес себе самому приговор, презирая не только себя, но и всё человечество. Его взгляд выражает величайшее отчуждение: «»Мое «Я» есть нечто, что должно преодолеть: мое «Я» – причина великого презрения к человеку», – говорят глаза его» . Заратустра утверждает, что судьи не имеют права действовать из мести — их казнь должна быть актом сострадания к тем, кто не выносит собственного существования. Он призывает видеть в преступнике не злодея, а больного, чьё «безумие после дела» стало следствием внутренней борьбы. Смерть, по его мнению, должна стать избавлением для тех, кто не может примириться с собой, а не наказанием.
Заратустра указывает на то, что истинная причина преступления — не корысть, а жажда крови и ощущения власти жизни и смерти. «Душа его алкала крови, а не кражи: он томился по счастью ножа!» — говорит он, раскрывая скрытые мотивы убийцы. Однако слабый разум преступника оправдал его поступок, прикрыв его корыстными побуждениями, чтобы не стыдиться своего безумия. Это привело к тому, что вина стала свинцовым грузом, который уже невозможно сбросить. Заратустра видит в преступнике не просто грешника, а жертву внутренних конфликтов, «скопище болезней» и «клубок ядовитых змей». Он заключает, что безумие может быть формой истины, противостоящей жалкому самодовольству тех, кто считает себя добрыми. «Я – перила моста над бурным потоком: держись за меня тот, кто может держаться! Но костылями не стану я вам» — говорит он, напоминая, что путь к истине доступен лишь тем, кто готов преодолеть себя.
О чтении и писании
Заратустра рассуждает о ценности подлинного творчества, противопоставляя его поверхностному потреблению знаний. Он утверждает, что истинное письмо рождается из крови автора, то есть из глубокой личной боли и вдохновения. «Из всего написанного я люблю только то, что пишется собственной кровью. Пиши кровью: и ты узнаешь, что кровь есть дух» . Такие тексты нельзя просто читать — их нужно запоминать, вживаться в них, как в притчи, требующие внутреннего напряжения. Ницше критикует массовое чтение, которое превращает мысль в товар для праздного любопытства. По его мнению, когда каждый учится читать, письмо теряет силу, а дух опускается до уровня черни. Заратустра видит в притчах вершины, к которым должен стремиться читатель, обладающий «длинными ногами» — способностью мыслить смело и свободно. Он призывает к мужеству, которое «рассеивает призраки» и создает новых «горных духов». «Пусть меня окружают горные духи – я отважен. Мужество рассеивает призраки и само создает горных духов, мужество хочет смеяться» .
Заратустра подчеркивает, что истинная мудрость сочетает легкость и силу, смех и дерзость. Он насмехается над теми, кто жалуется на тяжесть жизни, напоминая, что горные вершины требуют не смирения, а умения смеяться над трагедиями. «Убивают не гневом, но смехом. Вставайте же. убьем Дух Тяжести!» — провозглашает он, призывая бороться с грузом душевной инерции и мрачности. Для Ницше бог достоин поклонения, только если он «умеет танцевать», а человек становится легким, когда овладевает не только ходьбой, но и бегом, не только полетом, но и способностью видеть мир с высоты. Его философия — это гимн свободе, где каждый шаг, каждый взмах крыльев рождает радость и отвергает скучную серьезность. Только через смех, легкость и танец можно преодолеть себя и стать «мостом к Сверхчеловеку».
О дереве на горе
Заратустра встречает юношу, сидящего у дерева и размышляющего о своём внутреннем кризисе. Заратустра замечает, что юноша избегает его, и находит его в одиночестве, когда тот смотрит в долину. Он сравнивает человека с деревом, которое растёт вверх к свету, но одновременно углубляет корни во мрак, в «зло». «Чем настойчивее стремится он вверх, к свету, тем с большей силой устремляются корни его в глубь земли, вниз, во мрак – во зло» . Юноша признаётся, что потерял веру в самого себя: его стремление к высотам привело к разрыву между прошлым и настоящим, к одиночеству и усталости. Он стыдится своего восхождения, спотыкается на пути и ненавидит тех, кто свободно летает, как птицы. Его мечты о высотах превратились в груз, а одиночество стало невыносимым.
Заратустра видит в юноше отражение дерева на горе, ждущего первой молнии — символа рокового поворота судьбы. Юноша, растрепетанный словами пророка, признаётся, что завидовал ему и жаждал своей гибели, считая Заратустру той самой молнией, которая должна поразить его. Заратустра предостерегает его от разрушительных импульсов и напоминает, что истинная свобода требует не только разрушения старых темниц, но и очищения духа. «Свободный духом должен очиститься, ибо много еще в нем тюремного мрака и гнили» . Он призывает юношу сохранять любовь и надежду, не отрекаясь от своей высшей цели, несмотря на зависть и непонимание окружающих. «Храни героя в душе своей! Свято храни свою высшую надежду!» — заключает Заратустра, напоминая, что истинная добродетель не в сохранении старого, а в способности создать новое, несмотря на внутренние и внешние испытания.
О проповедниках смерти
Заратустра обличает тех, кто проповедует отвращение к жизни, считая её трагедией или бессмысленным страданием. Он называет их «ужасными», чьи вожделения и самоистязания порождаются внутренней пустотой. Эти люди, по его мнению, даже не достигли полной человечности: они жаждут смерти, мечтают об «усталости» и отречении, восхищаются учениями, которые обещают «вечную жизнь» как побег от реальности. «Жизнь – одно лишь страдание», – так говорят другие и не лгут: так позаботьтесь же о том, чтобы ваша жизнь прекратилась!» Заратустра видит в их учениях проявление слабости — они не способны принять земную жизнь во всей её полноте, поэтому проповедуют самоубийство, аскетизм или отказ от продолжения рода.
Особую критику Ницше направляет на тех, кто маскирует нежелание жить под личиной сострадания. Проповедники смерти, по его словам, призывают «украсть себя у жизни», даря другим свои богатства и даже себя самих, но это лишь глубже связывает людей цепями отчаяния. «Быть злыми – вот что было бы их истинной добротой» , — саркастически замечает Заратустра, подчеркивая, что их «добродетель» разрушительна. Он призывает к жизни, которая требует смелости, творчества и преодоления. «Убей себя сам! Укради себя у жизни!» — эта заповедь проповедников смерти противопоставляется идее Сверхчеловека, для которого жизнь — не бремя, а поле для борьбы и саморождения. Заратустра заключает, что такие проповедники заслуживают исчезновения, ибо их учения губят не только их самих, но и тех, кто слушает их. Жизнь, по Ницше, должна быть принята во всей её жестокости и красоте, а не отвергнута ради иллюзорного «блаженства».
О войне и воинах
Заратустра обращается к тем, кто ведёт борьбу, подчёркивая, что истинная добродетель рождается в конфликте, а не в покое. Он называет воинов своими «братьями по войне» и признаёт их достойными противниками, поскольку именно в борьбе раскрывается суть человека. Заратустра утверждает, что если человек не способен стать «подвижником познания», то пусть станет воином — спутником и предвестником великих преобразований. Его учение противопоставляет миру и работе — борьбу; вместо долгого мира — победу. «Не к работе призываю я вас, но к борьбе; не к миру, но к победе. Да будет труд ваш – борьбой, а мир ваш – победой!»
Заратустра критикует идею, что «благая цель освящает войну», утверждая обратное: только благо самой войны делает цель значимой. Он видит в мужестве высшую добродетель, превосходящую сострадание. «Война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему. Не сострадание, а храбрость ваша спасала доныне несчастных» . Для воина важно не слепое следование целям, а готовность к жертве ради преодоления себя. Заратустра призывает ценить повиновение, но не как рабское подчинение, а как добровольный выбор: «Для хорошего воина «Ты должен» звучит приятнее, нежели «Я хочу»» .
Он подчёркивает, что истинный воин должен быть великим настолько, чтобы не стыдиться своей ненависти и зависти, а направлять их в борьбу. Враг для него — не презренная тень, а объект гордости: «Враги ваши должны быть достойны ненависти, но не презрения. Вы должны гордиться вашими врагами: тогда успехи их будут и вашими» . Заратустра призывает жить в постоянной готовности к преодолению, ведь человек — это «не конечная цель», а процесс становления Сверхчеловека. «Человек есть нечто, что должно преодолеть». Так живите жизнью повиновения и войны! Что толку в долгой жизни! Какой воин захочет пощады!» — заключает он, напоминая, что только через борьбу рождается новое.
О новом кумире
Заратустра обличает государство как «самое холодное из всех чудовищ», которое разрушает подлинную культуру и ценности народа. Он называет государство лжецом, утверждающим: «Я, государство, я – это народ» , но на самом деле оно лишь насильственно подавляет исконные права и обычаи, заменяя их фальшивыми идеалами. Государство, по Ницше, — это машина, которая «душит и жует» тех, кого поглощает, превращая жизнь в «медленное самоубийство». Оно использует язык добра и зла, но искажает его, создавая смуту и разобщённость между людьми. «Смешение языков в понимании добра и зла: это знамение даю я вам как знамение государства. Поистине, влечение к гибели означает знамение это!» — предупреждает Заратустра, видя в этом союз государства с «проповедниками смерти».
Государство, по мысли Ницше, существует ради «лишних людей» — тех, кто теряет себя в массе, превращаясь в жертву бюрократии и морального разложения. Оно крадёт достижения творцов, называя их «культурой», и превращает их в болезни и бедствия. Лишние люди, по его мнению, больны, они «выблевывают желчь» и называют это «газетой», они «глотают друг друга», но не могут «переварить». Заратустра призывает к бегству от этого «смрада» и «чада человеческих жертв», напоминая, что земля ещё свободна для «возвышенных душ». Он заключает, что истинный человек рождается там, где государство кончается, и только в этой свободе можно услышать «песнь того, кто нужен» — путь к Сверхчеловеку. «Только там, где кончается государство, начинается человек – не лишний, но необходимый… Туда, где государство кончается, – туда смотрите, братья мои! Разве не видите вы радугу и мосты, ведущие к Сверхчеловеку?» — завершает он, призывая к отказу от идолопоклонства и восстановлению подлинной ценности личности.
О базарных мухах
Заратустра предостерегает от влияния поверхностных, мелких людей, которые, подобно докучливым мухам, окружат истинного творца и разрушают его внутренний покой. Он называет их «базарными мухами» — символом суеты, зависти и ложной славы. «Базар полон ликующими паяцами, и толпа гордится своими великими людьми, этими повелителями минуты!» — говорит он, критикуя массовое восхищение актерами, которые лишь имитируют величие, а не создают его.
Заратустра призывает уйти в уединение, чтобы избежать их жала: «Друг мой, беги в свое уединение! Ты искусан ядовитыми мухами. Беги туда, где веет суровый свежий ветер!» . Он объясняет, что истинные творцы новых ценностей всегда стоят в стороне от базара, где «шум великих и жужжание ядовитых мух» заменяют подлинную ценность. Массы не понимают великое — они верят в актеров, которые «представляют все великое на сцене», превращая истины в спектакль. «Медленно течет жизнь всех глубоких родников: долго должны ждать они, пока узнают, что упало в глубины их» — напоминает он, подчеркивая, что настоящая мудрость требует времени, в отличие от мгновенной, но пустой реакции толпы.
Ницше раскрывает двойственность «маленьких людей»: они завидуют, мстят и льстят, скрывая свою ничтожность. Их «мелкая душа думает: «Вина лежит на всяком великом существовании»». Они наказывают за добродетели и прощают ошибки, пытаются выкачать из творца кровь его сил, при этом притворяясь доброжелательными. «Они льстят тебе, словно Богу или дьяволу; они визжат перед тобой, словно перед Богом или дьяволом. Ну что ж, они льстецы, визгуны – и не более» — с сарказмом отмечает Заратустра.
Подраздел становится гимном уединению как способу сохранить духовную целостность. Только вдали от базарной суеты и «ядовитых мух» человек может стать «не лишним, но необходимым», пройдя путь к Сверхчеловеку. «Ты – не камень, но уже становишься пустым от множества падающих капель… Но ты слишком горд, чтобы взять и прихлопнуть этих лакомок; берегись же, как бы не стало уделом твоим переносить их ядовитую наглость» — предупреждает Заратустра, напоминая, что борьба с мелкими людьми — не дело великого духа. Истинное величие рождается в тишине, а не в шуме базара.
О целомудрии
Заратустра рассуждает о природе целомудрия, противопоставляя истинную духовную чистоту лицемерию и принудительному воздержанию. Он критикует тех, кто насильно подавляет свои чувства, превращая целомудрие в добродетель, которая скрывает глубинную грязь души. «До высот их добродетели, вплоть до сферы духа, где царит холод, преследует их это животное, несущее с собой вражду» — говорит он, имея в виду, что подавленная чувственность становится источником внутренней борьбы и разрушительных импульсов. Заратустра предупреждает, что для тех, кто не принимает себя, целомудрие может стать путем к «преисподней», превратившись в «грязь и похотливость души». Он указывает на лицемерие тех, кто, притворяясь целомудренным, на самом деле испытывает жажду страданий и трагедий, маскируя сладострастие под сострадание. «Не переоделось ли сладострастие ваше, называя себя теперь состраданием?» — с сарказмом спрашивает он, раскрывая ложь, скрытую за внешним благочестием.
Заратустра утверждает, что истинное целомудрие возможно только как естественное состояние, а не как навязанная норма. Он видит в нем форму невинности, присущую тем, кто свободен от внутренних конфликтов. «Разве к целомудрию призываю я вас? Для некоторых целомудрие – добродетель, но для многих – почти что порок» . Такие люди, по его мнению, смеются над самим понятием целомудрия, принимая его как «гостя», пришедшего к ним, а не как принуждение. Их целомудрие не требует жертв, оно не порождает внутренней вражды, а становится выражением гармонии. Заратустра заключает, что только тот, кто «снисходителен и смеется», способен достичь подлинной чистоты, ибо истинное целомудрие не отрицает плоть, а освобождает дух от необходимости бороться с ней.
О друге
Заратустра раскрывает сложную природу дружбы, противопоставляя её одиночеству и поверхностным отношениям. Он указывает, что даже в уединении человек не остаётся один: внутренний диалог между «Я» и «Меня» рождает третью фигуру — друга, который становится мостом между самим собой и миром. «»Наедине с самим собой перестаешь быть один – становится на одного больше, а это уже слишком, – думает отшельник. – Все один да один – это в конце концов образует двоих!»» . Друг, по мнению Заратустры, помогает избежать опасности погружения в собственную бездну, но при этом требует от обеих сторон смелости и искренности. Верность в дружбе, как и любовь, часто выдаёт то, во что человек хочет верить в себе самом. Однако истинная дружба, подчёркивает он, возможна лишь через борьбу: «Если ты хочешь иметь друга, ты должен вести за него войну; а чтобы вести войну, надо уметь быть врагом» . Только через конфликт и способность видеть слабые места друга можно достичь глубокого единства.
Заратустра подчеркивает, что дружба требует честности и уважения к границам. Друг не должен притворяться, скрывая свою суть: нагота души важнее масок. Он советует быть для друга «чистым воздухом, уединением, хлебом и лекарством», то есть источником силы и исцеления. При этом сострадание в дружбе должно быть сдержанной добродетелью: «Стал ли ты чистым воздухом, уединением, хлебом и лекарством для друга своего?» — спрашивает он, напоминая, что истинный друг спасает другого, даже если сам не свободен от цепей. Заратустра критикует традиционное представление о женской дружбе, утверждая, что женщины, будучи «кошками, птицами или коровами», пока не способны на такую связь, основанную на равенстве и борьбе. Мужская дружба, в свою очередь, требует отказа от рабства и тирании, ведь «если ты раб, то не можешь быть другом». Для Ницше дружба — это путь к Сверхчеловеку, где каждый участник становится оружием и щитом для преодоления себя.
О тысяче и одной цели
Заратустра раскрывает, как разные народы формируют свои собственные понятия добра и зла, основываясь на своих исторических, географических и культурных особенностях. Каждый народ, по его мнению, создаёт ценности, которые позволяют ему выжить и утвердить своё уникальное предназначение. «Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки – что есть добро и что есть зло; чтобы сохраниться, должен он оценивать иначе, нежели сосед его» . Эти ценности становятся скрижалями их воли к власти, мерилом их преодолений и источником гордости. Например, греки видели добро в стремлении быть первыми, другой народ — в почитании родителей, третий — в верности, даже если она требует жертв крови. Заратустра подчеркивает, что ценности не падают с неба, а рождаются в борьбе за выживание и самовыражение. «Изначально человек придал ценность вещам, чтобы этим сохранить себя; он дал вещам смысл, человеческий смысл. Потому и назвал он себя человеком, что стал оценивать» .
Однако Заратустра указывает, что ценности не вечны — они меняются вместе с теми, кто их создаёт. Переход от коллективных идеалов народов к индивидуальному творчеству знаменует эпоху, где каждый человек становится творцом новых ценностей. «Перемена ценностей – это перемена созидающих. Всегда будет разрушителем тот, кто становится творцом» . Он критикует стадное мышление, при котором ложная совесть подавляет индивидуальность, и восхваляет тех, кто «любит и созидает», ведь именно они рождают добро и зло. «Любящие и созидающие – вот кто всегда был творцом добра и зла. Огонь любви и гнева пылает на именах всех добродетелей» . В заключение Заратустра задаётся вопросом: если у человечества нет единой цели, то существует ли оно вообще? «У человечества нет еще цели. Но скажите мне, братья мои: если до сих пор еще нет у человечества цели, то есть ли оно само или еще нет его?» — заканчивает он, напоминая, что только через преодоление себя человек может стать мостом к Сверхчеловеку.
О любви к ближнему
Заратустра резко критикует распространённое представление о сострадании и любви к соседу, называя их формой «дурной любви к себе». Он утверждает, что люди жмутся к ближним, чтобы скрыть своё внутреннее отчуждение: «Вы не выносите себя и недостаточно себя любите: и вот вы хотите соблазнить ближнего своего на любовь к вам и позолотить себя его заблуждением» . По его мнению, такая любовь — это побег от одиночества, превращающее общение в «тюрьму», где личность теряет себя в толпе. «Вы приглашаете свидетеля, когда хотите похвалить себя; и когда вы убедили его думать о вас хорошо, тогда и сами начинаете хорошо думать о себе» — с сарказмом замечает он, раскрывая лицемерие, скрытое под благими намерениями.
Заратустра призывает отказаться от поверхностной любви к ближнему, которая сводится к поиску отражения своей слабости в других, и направить силы на создание настоящего друга — символа творческой свободы и преодоления. «Не о ближнем учу я вас, но о друге. Да будет друг для вас праздником земли и предчувствием Сверхчеловека» . Друг, по Ницше, — не просто спутник, а «вместилище добра», через которого человек открывает мир как совершенный и завершённый. Дружба становится актом созидания, где каждый участник вдохновляет другого на преодоление себя: «Да будет для тебя грядущее и отдаленное причиной твоего нынешнего: в друге люби Сверхчеловека, как причину свою» .
Ницше противопоставляет мнимое «самопожертвование» в массовом общении истинной любви к дальнему — к тем, кто ещё не родился, но чьё будущее зависит от смелости творцов. Он критикует праздники и собрания, где люди кривляются, превращая общение в спектакль. Вместо этого он предлагает уединиться, чтобы избавиться от «ядовитых мух» общества и научиться быть губкой, впитывающей силу для творчества. «Надо уметь быть губкой, если хочешь, чтобы тебя любили всем сердцем» — напоминает Заратустра, подчёркивая, что истинная дружба рождается в одиночестве, где человек обретает себя, прежде чем дарить себя другому.
Любовь к ближнему, по Ницше, — это страх перед собой, а любовь к дальнему — путь к Сверхчеловеку, который строится на смелости, честности и способности преодолеть себя через творчество. Только через эту любовь к далекому, к невидимому идеалу, человек может стать мостом к новому миру, где ценности создаются не из страха, а из свободного вдохновения. «Я учу вас о друге, о созидающем друге, который всегда готов одарить таким миром» — завершает Заратустра, призывая видеть в дружбе не укрытие от одиночества, а источник вечного становления.
О пути созидающего
Заратустра обращается к человеку, который решается на путь уединения, чтобы найти самого себя. Он предостерегает, что истинное одиночество — не побег от мира, а сознательный акт преодоления, требующий силы и готовности к внутренней борьбе. «Кто ищет, легко может потерять себя. Всякое уединение есть грех», – так говорит стадо. А ты долго принадлежал стаду. И голос его еще долго будет звучать в тебе» . Даже освобождаясь от общественных норм, человек сталкивается с остатками «общей совести стада», которые преследуют его в виде боли и сомнений.
Заратустра предупреждает, что путь к себе требует не только желания, но и права на него. «Воплощаешь ли ты в себе это новое право и новую силу? Первое движение? Само собою катящееся колесо? Можешь ли ты заставить звезды вращаться вокруг тебя?» — спрашивает он, напоминая, что свобода — не просто отсутствие оков, а способность создавать собственные ценности, быть «мстителем и судьей» своей воли. Это путь созидания, где человек становится «самому себе законом», но при этом сталкивается с одиноким холодом и «ледяным дыханием» отчуждения.
Ницше раскрывает опасности одиночества: человек может сорваться, когда гордость сломается, а мужество начнет скрежетать зубами. «Но однажды устанешь ты от одиночества… и ты воскликнешь: «Я одинок!»» — предупреждает Заратустра, напоминая, что даже самые возвышенные идеалы могут обернуться ложью, если они не выдержат испытания внутренними демонами. Одиночный путь — это столкновение с семью искусителями: человек становится еретиком, колдуном, прорицателем, безумцем, скептиком, нечестивцем и злодеем. Только через сжигание себя в собственном пламени можно обновиться и стать «пеплом» для нового рождения. «Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени: как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел?»
Заратустра подчеркивает, что истинное творчество рождается в любви к себе, которая одновременно становится презрением к себе. «Ты идешь путем любящего: самого себя любишь ты и потому презираешь себя, как могут презирать только любящие» . Лишь тот, кто способен презирать объект своей любви, способен создать что-то новое. Он призывает к смелости: «Остерегайся добрых и праведных! Они охотно распинают всякого, кто сам создал себе добродетель: они ненавидят одинокого» . Общество, особенно его «добрые» представители, не прощает тех, кто выходит за рамки установленных норм.
В заключение Заратустра видит в одиноком творца нового, чей путь — это «лестница, по которой поднимаются к Сверхчеловеку». Он советует уйти в уединение не ради бегства, а ради творчества, где каждое страдание становится материалом для созидания. «С любовью и жаждой созидания иди в уединение свое, брат мой. И только потом, хромая, поплетется за тобой справедливость» . Для Ницше путь созидающего — это вечное становление, где разрушение себя становится началом нового, а одиночество — мостом к высшему человеку.
О старых и молодых женщинах
Заратустра ведёт диалог с древней женщиной, которая просит его высказаться о природе женщины. Он отвечает, что суть женщины — в её материнской сущности: «Все в женщине – загадка, и на все это есть одна разгадка: беременностью зовется она» . По его мнению, мужчина для женщины — лишь средство, а цель всегда — ребёнок. В то же время женщина для мужчины — «самая опасная из всех игрушек», объединяющая в себе сладость и горечь, притяжение и угрозу. «Женщина понимает детей лучше мужчины, но в мужчине детского больше, чем в женщине» — с парадоксальной иронией замечает он, подчеркивая, что истинный мужчина всегда остаётся ребёнком, жаждущим игры и опасности.
Заратустра утверждает, что женщина должна быть вдохновением для воина: «Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина – для отдохновения воина» . Она — чистая игрушка, «драгоценный камень», чьё предназначение — создать «Сверхчеловека». Любовь женщины, по его словам, должна быть пронизана отвагой и стремлением к победе над страхом. «Пусть отвага будет в любви её! Ею она победит того, кто внушает ей страх» . При этом он предупреждает мужчин: влюблённая женщина способна на любые жертвы, а ненавидящая женщина — «скверна», ведь её ненависть глубже мужского зла. «Кого ненавидит женщина больше всех? – Железо так говорило магниту: «Больше всего я тебя ненавижу за то, что ты притягиваешь, не имея достаточно сил, чтобы тащить за собой»» — приводит он метафору, раскрывая сложные отношения между полами.
Он описывает женщину как «пену на мелководье» — поверхностную и нестабильную, в отличие от мужчины, чья душа подобна «бурному потоку в подземных пещерах». Старая женщина, слушая его, смеётся и соглашается, что Заратустра мало знает женщин, но угадывает их суть: «Не оттого ли это, что для женщины нет ничего невозможного?» . В заключение она шутливо советует ему не забывать «плетку», отправляясь к женщинам, намекая на их сложный и своенравный характер.
Ницше через уста Заратустры рисует образ женщины как загадки, которую мужчина должен разгадать, но никогда не понять до конца. Женщина становится символом тайны и силы, способной вдохновлять, разрушать и рождать новое. Однако её роль ограничивается служением мужскому началу, становясь «мостом» к Сверхчеловеку через материнство и преданность. Этот текст отражает не только философские размышления, но и предрассудки эпохи, где женщина воспринимается как отражение мужских идеалов, а не как самостоятельная личность.
Об укусе змеи
Заратустра рассказывает притчу о неожиданной встрече с гадюкой, которая будит его ото сна, укусив в шею. Он не наказывает змею, а благодарит её за пробуждение, ведь путь его ещё не окончен. «Когда это умирал дракон от яда змеи? – возразил он. – Возьми же яд свой обратно! Ты не так богата, чтобы дарить его мне» — говорит он, подчёркивая, что истинная сила не уступает перед угрозой, а превращает её в связь. Змея, услышав его слова, обвивает его шею и облизывает рану — символ примирения и взаимного уважения. Через этот эпизод Ницше раскрывает идею, что даже зло может стать инструментом добра, если человек не поддаётся страху и не отвечает местью.
Ученики спрашивают Заратустру о морали притчи, и он раскрывает свою этику, противоположную христианской заповеди «возлюби ближнего своего». «Лучше разгневаться, чем пристыдить! И мне не нравится, что вы готовы благословлять, когда вас проклинают. Лучше в ответ тоже немножко проклять» — провозглашает он, отвергая лицемерное милосердие. Справедливость, по Ницше, должна быть живой и связанной с любовью, а не холодным наказанием. «Хочу, чтобы справедливость была любовью со зрячими очами» — призывает он, подчёркивая, что истинный человек не стремится к бесстрастной правде, а принимает сложные ситуации с пониманием. Заратустра предостерегает от несправедливости к отшельникам, ведь их боль глубока, а месть тиха. Он заключает, что справедливость должна оправдывать всех, кроме судящих, а прощение — быть актом силы, а не слабости. Его учение о гневе, мести и любви становится гимном внутренней свободе, где человек сам создаёт ценности, не подчиняясь общественным догмам.
О ребенке и браке
Заратустра задаётся вопросом о подлинной ценности брака и отцовства, подчеркивая, что эти отношения должны быть результатом внутренней победы и преодоления себя, а не простого следования инстинктам или желанию заполнить пустоту одиночества. «Победитель ли ты, преодолел ли самого себя, повелитель ли ты своих чувств, господин ли своих добродетелей?» — спрашивает он, напоминая, что истинный брак возможен только тогда, когда оба партнёра способны создать нечто большее, чем просто союз двоих. Заратустра видит в браке волю к созиданию, где каждый участник стремится к преодолению себя и рождению нового: «Брак – это взаимоуважение и почитание этой воли» . Для него брак — это не социальный институт, а акт творчества, где любовь становится «факелом, освещающим путь в высоту», а ребёнок — живым памятником победы над собой. Он призывает к строительству не только вширь, но и ввысь, создавая «высшее тело», которое станет началом нового мира.
Ницше резко критикует поверхностные представления о браке, распространённые среди «лишних людей». Он называет такие союзы «бедностью души» и «грязью», где пара превращается в замкнутую систему, лишенную творческой силы. «Часто замечаю я, как осторожны покупатели и какие лукавые у них глаза. Но даже самый хитрый из них берет себе жену не глядя» — с сарказмом отмечает он, подчёркивая, что современный брак часто сводится к «коротеньким безумствам» и «большой глупости», которая уничтожает романтические иллюзии. Заратустра противопоставляет этот путь идеалу, где любовь рождается из жажды преодоления и создания Сверхчеловека. Он призывает искать не просто партнёра, а того, с кем можно построить «памятник победе и освобождению», где каждый шаг семьи становится мостом к вечности. Его философия брака — это гимн свободе, где любовь не сковывает, а вдохновляет на творчество.
О свободной смерти
Заратустра формулирует концепцию, противоположную религиозной и моралистической трактовке смерти как искупительного акта или кары. Он утверждает, что истинная добродетель умирать — это «умереть вовремя», то есть завершить жизнь тогда, когда она уже реализована до предела, когда цель достигнута, а преемник готов продолжить путь. «Умри вовремя: так учит Заратустра» . Для Ницше смерть не должна быть вынужденной или случайной — она должна быть актом воли, выражением свободы, а не слабости. Он осуждает тех, кто цепляется за жизнь, когда она утратила смысл, называя их «лишними»: «Слишком много живущих, и чересчур долго держатся они на ветвях жизни своей. Пусть же придет буря и стряхнет с дерева всех этих гниющих и червивых!» . Для Заратустры смерть — не трагедия, а возможность стать «жалом» и «священным обетом» для тех, кто остается, напоминанием о ценности жизни и необходимости её творческого преодоления.
Заратустра критикует религиозные и моральные установки, превращающие смерть в культ терпения и страдания. Он особенно жестко отзывается о христианской трактовке смерти Иисуса, видя в ней символ ранней гибели, не давшей мудрости полностью раскрыться: «Слишком рано он умер, этот еврей… Он бы сам отрекся от своего учения, доживи он до моих лет!» . Вместо этого Ницше предлагает смерть как праздник, где дух и добродетель «пылают подобно вечерней заре». Он подчеркивает, что смерть не должна быть хулой на человека и землю — она должна оставить после себя свет, а не тень. «Даже в смерти должны пылать дух ваш и добродетель ваш, подобно вечерней заре над землей» . Заратустра хочет, чтобы его друзья полюбили землю еще сильнее после его ухода, а его тело вернулось в неё, как источник жизни. Его смерть должна стать не концом, а продолжением моста к Сверхчеловеку, брошенным золотым мячом будущего, который они должны подхватить. Так он учит, что свобода умирать — это высшая форма свободы жить.
О дарящей добродетели
Заратустра раскрывает суть высшей нравственности, которая рождается из избытка силы и способности к творчеству. Он сравнивает такую добродетель с золотом — редкостным, бесполезным и самоотдающимся. «Только как символ высшей добродетели стало золото представлять высшую ценность. Как золото, светится взор у дарящего» . Для Заратустры дарение — не жертва, а выражение изобилия, возможность стать «мостом к Сверхчеловеку». Он призывает учеников стремиться к добродетели, которая превращает человека в источник жизни, любви и творчества. Такая добродетель, по его словам, возникает в моменты, когда тело и дух возвышаются, когда сердце переполняется и разливается, как река, принося пользу и опасность одновременно. Заратустра подчеркивает, что истинная добродетель — это не следование старым нормам, а акт творческого преодоления, где человек становится «новым добром и новым злом», господином над собой и всем миром.
Он предостерегает от ложной добродетели, которая маскируется под милосердие или справедливость, но на самом деле питает себялюбие и болезнь. «Вырождающееся чувство говорит: «Все — для меня»» — напоминает он, противопоставляя это дарящей добродетели, направленной на преодоление рода и создание высшего человека. Заратустра призывает оставаться верными земле, видеть в теле не препятствие, а источник смысла. «Сотни раз уже пытались вырваться и заблуждались дух и добродетель. О, сколько невежества и заблуждений стало в нас плотью!» — говорит он, напоминая, что даже мечты о вечности проистекают из земной жизни. В заключение он обращается к ученикам, призывая их потерять его и найти себя сами, ибо только через самостоятельный путь можно достичь «Великого Полдня» — мгновения, когда человек осознаёт свою роль в переходе от животного к Сверхчеловеку, принимая гибель как начало нового утра.
